Парусный фрегат аврора. "аврора" прибыла на камчатку. После того как из порта вышел бот

24.03.2024

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Аврора


Служба:	Россия
Тип парусного вооружения	трёхмачтовый фрегат
Порт приписки	Кронштадт
Организация	Российский Императорский флот
Изготовитель	Охтенская верфь
Корабельный мастер	И. А. Амосов
Строительство начато	23 ноября 1833 года
Спущен на воду	27 июля 1835 года
Выведен из состава флота	8 апреля 1861 года Продан на слом
Основные характеристики
Водоизмещение	1940 тонн
Длина по верхней палубе	48,52 метра
Ширина по мидельшпангоуту	12,6 м
Осадка	около 4 м
Глубина интрюма	3,874 метра
Двигатели	паруса
Экипаж	300 человек
Вооружение
Общее число орудий	56 орудий (24-фунт.)
Орудий на опердеке	30 пушек (24-фунт)
Орудий на шканцах	22 карронады (24-фунт)
Орудий на баке	2 карронады (24-фунт) (и на юте 2 карронады (24-фунт))

Заложен 23 ноября 1833 года на Охтенской верфи. Руководил постройкой подполковник Корпуса корабельных инженеров И. А. Амосов . Спущен 27 июля 1835 года, вошёл в состав Балтийского флота . Относился к рангу 44-пушечных фрегатов , но на деле имел на вооружении, в разное время, от 54 до 58 орудий (56 ор. ; 58 ор. .)

«Аврора» последней из русских военных парусников совершила в середине XIX столетия кругосветное плавание под командованием .

Среди офицеров фрегата было много в будущем выдающихся исследователей и знаменитых моряков: Г. И. Невельской , К. Ф. Литке, Н. А. Фесун, М. П. Тироль и другие передовые люди своего времени .

Загадка имени Аврора

Существует мнение, что имя фрегату дал лично император Николай I . Некоторые источники утверждают, что он повелел назвать новый корабль «в честь одной из самых красивых женщин Петербурга» - Авроры Карловны Демидовой-Карамзиной (урожденная баронесса Шернваль фон Валлен) , фрейлины императрицы Александры Фёдоровны.

Другие источники утверждают, что фрегат назвали, как тогда было модно, в честь греческой богини утренней зари Авроры.

Основные тактико-технические характеристики

Служба в мирное время

Участие в экспедиции Балтийского флота в датские воды в 1848-1850

Участие в Крымской войне 1853-1856

Первое кругосветное плавание

21 августа 1853 года фрегат «Аврора», под командованием капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Изыльметьева , вышел из Кронштадта на Дальний Восток по маршруту Копенгаген - Христианзанд - Портсмут - Рио-де-Жанейро - м. Горн - Кальяо - Бухта Де-Кастри для усиления эскадры вице-адмирала Е. В. Путятина .

Исправив повреждения и не задерживаясь в Англии, фрегат взял курс к восточному берегу Америки. Завершив переход через Атлантический океан, 15 января 1854 года «Аврора» отдала якорь в гавани Рио-де-Жанейро . Здесь пришлось отстаиваться в ожидании попутных ветров. 31 января 1854 года ветер изменился, и фрегат вышел навстречу бурям и штормам коварного мыса Горн .

Тяжело дался этот переход «Авроре» и её экипажу, почти двадцать дней встречные штормовые ветры препятствовали выходу в Тихий океан. Несколько человек тяжело заболели цингой (8 матросов умерли, 35 тяжело болели ), фрегат нуждался в срочном ремонте: снова потекли палубные пазы, ослабел такелаж , на исходе были еда и провизия. Но судьба была милостлива к «Авроре», и когда казалось, что уже нет никакой надежды пройти мыс Горн, подул попутный ветер, фрегат, поставив все паруса, 13 марта миновал это кладбище кораблей, а на двадцатый день пришла в перуанский порт Кальяо .

В Кальяо (Калао) «Аврора» была блокирована . Неожиданностью явилось наличие в бухте английских фрегатов «Президент» (под флагом контр-адмирала Дэвида Прайса), «Пайк», французских фрегатов «Форт» (под флагом контр-адмирала Фебрие де Пуанта) и «Евридика», французского брига «Облигадо». «Аврора» оказалась в ловушке. Из неё нужно было вырваться. Авроровцы сумели это сделать. Капитан-лейтенант Изыльметьев и оба адмирала обменялись обычными в мирное время визитами вежливости. Изыльметьев, зная о том, что скоро может начаться война и, предполагая, что со дня на день это известие может дойти до Кальяо, ускорил подготовку «Авроры» к переходу в российские моря, хотя корабельные работы, казалось, шли по обычному распорядку. Русский фрегат, судя по всему, не торопился уходить .

Но это была только видимость. В дело вмешалась русская смекалка. В ночь на 14 апреля 1854 года, в сильный туман, с «Авроры» были спущены на воду семь десятивёсельных шлюпок. Моряки «Авроры» спустились в баркасы . В полной тишине был выбран якорь, на шлюпки поданы буксиры, и, чтобы не ставить парусов и не разворачивать корабль носом, на тросах и с помощью вёсел отбуксировали фрегат в открытое море. Вскоре туман скрыл дозорное английское судно. «Аврора» вступила под паруса и исчезла в океане прежде, чем неприятель мог послать за ней погоню . Через неделю пароход «Вираго» привёз официальное известие, датированное 28 марта, о том, что уже объявлена война России .

Последний переход был очень тяжелым. Как только «Аврора» вышла из тропиков , она попала в полосу жестоких ветров с непрерывными шквалами и фрегат часто черпал бортами. Во время плавания на «Авроре» было много заболеваний. Первые признаки цинги появились ещё в Рио-де-Жанейро, у мыса Горн появилась дизентерия . На переходе из Кальяо в Петропавловск умерло 13 человек. Заболел и сам Изыльметьев и 12 июля 1854 года сдал командование фрегатом старшему офицеру, капитан-лейтенанту Михаилу Петровичу Тиролю. По приходе в Петропавловск (19 июля 1854 года) с фрегата было свезено на берег и отправлено на лечение на горячие ключи в деревню Паратунку 196 человек. Увы, 19 человек спасти не удалось . На фрегате практически не было ни одного здорового человека. Специальное обследование показало, что «гигиенические условия, как оказалось, были на фрегате соблюдены вполне» .

Переход из Кронштадта в Петропавловск «Аврора» совершила за 198 дней плавания под парусами. Самый длительный переход, из Кальяо в Петропавловск протяженностью в 9000 миль без захода в порты, был совершен в рекордно короткий срок - 66 дней.

Участие в обороне Петропавловска

14 июля 1854 года Главный командир Петропавловского порта Василий Степанович Завойко уведомил командира «Авроры» о том, что получил от американского консула известие: Россией объявлена война Англии и Франции. Из Англии отправлен пароход, чтобы сформировать эскадру для блокады российских портов в Тихом океане. Завойко приказал: «быть в совершенной готовности отражать нападение неприятельских судов». Небольшой гарнизон за время пребывания «Авроры» в порту с помощью части её пушек, установленных на быстро построенных батареях , смог создать артиллерийскую систему обороны . (Орудия правого борта были сняты и переданы на береговые батареи.) Часть экипажа была переведена на берег в качестве резерва гарнизона, чтобы отразить высадку неприятельского десанта . Фрегат «Аврора» и военный транспорт «Двина» были поставлены на якоря в глубине бухты за косой Кошка левыми бортами к выходу из гавани .

В критический момент сражения с фрегата «Аврора» высадились 3 десантные команды . Отрядами моряков фрегата командовали Николай Фесун, Дмитрий Жилкин и лейтенант Константин Пилкин . Кульминацией сражения стал штыковой бой 350 русских стрелков и моряков с «Авроры» и «Двины» с почти втрое превосходящими силами десанта. В коротком, но жестоком бою враг был сброшен с Никольской сопки в море.

Рано утром 27 августа 1854 года вражеская эскадра ушла в открытое море. «Аврора» и сопровождавшие её корабли направились к заливу Де-Кастри , где «Аврора» снова дала бой неприятелю . Английский отряд направился в Ванкувер , французский - в Сан-Франциско .

Участие в эвакуации Петропавловского гарнизона

Ещё шла погрузка имущества и жителей на корабли, а мужчины длинными продольными пилами пропиливали во льду канал. По нему тяжело гружёные суда к 4 апреля вывели на чистую воду. Безоружные транспорты «Иртыш» и «Байкал » ушли первыми. Через два дня, забрав остатки гарнизона, вышли в путь фрегат «Аврора», корвет «Оливуца », бот № 1 и военный транспорт «Двина». Командирам назначили встречу в бухте Де-Кастри .

Второе кругосветное плавание

После ухода из Петропавловска «Аврора» находилась в устье Амура до заключения мира. Получив предписание вернуться на Балтику, фрегат под командованием М. П. Тироля вышел из устья Амура, взяв курс на Тихий океан . 9 октября 1856 от м. Лазарева вышел в Россию по маршруту зал. Де-Кастри - Корейский пролив - Гонконг - Сингапур - Зондский пролив - мыс Доброй Надежды - остров Св. Елены - Шербур - Копенгаген - Кронштадт . Переход с Дальнего Востока был не менее трудным, чем путь туда, во время штормов в Японском море , Индийском и Атлантическом океанах крен достигал более 40° .

В первые дни плавания у «Авроры» из-за сильных штормов расшатался рангоут , протекала палуба. Все это заставило командира изменить курс и зайти в Сингапур, где фрегат отремонтировали, запаслись свежей провизией и водой, и, обогнув мыс Доброй Надежды, взяли курс к островам Св. Елены. Во время этого перехода на фрегате были проведены образцовые метеорологические и астрономические наблюдения . Команда занималась пушечными и парусными учениями. На фрегате, имевшем достаточный запас свежей зелени, еды и воды, почти не было больных . С. О. Макаров о метеорологических наблюдениях, ведённых на «Авроре», писал:

«Я позволю себе привести один главнейший пример - это фрегат „Аврора“, под командою Изыльметьева. Метеорологический журнал этого фрегата ведён был с замечательной подробностью. От самого Кронштадта и до Петропавловска наблюдения метеорологические производились ежечасно, журнал столь же добросовестно вёлся и далее - в Петропавловске, и это не помешало экипажу фрегата „Аврора“ проявить замечательное самоотвержение и мужество при обороне этого порта. В метеорологическом журнале этого фрегата за 1854 года по этому случаю есть замечательно красноречивая запись, что с 20 августа по 1 сентября (старый стиль) метеорологических наблюдений не производили по случаю военных действий. Но как только военные действия окончились, на фрегате вновь принялись за свои правдивые метеорологические записи».

Кругосветный переход «Авроры» закончился в Кронштадте 1 июня 1857 года. Три года девять месяцев и 21 день продолжался дальневосточный поход фрегата.

8 апреля 1861 исключён из списков судов Балтийского флота и продан на слом, при этом имя фрегата по традиции перешло к крейсеру I ранга .

Командиры

Напишите отзыв о статье "Аврора (фрегат)"

Литература

// Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
Доценко В. Д. История военно-морского искусства. (под ред. Куроедова В. И.). - М: Эксмо, 2003. - Т. 1: Галеры, парусники, броненосцы. - 832 с. - ISBN 5-699-04856-1 ~93.11.28 046.
Стрелов А. // «Голоса ветеранов Тихоокеанского флота». ISBN 5-7711-0108-7 . Сборник статей. - Санкт-Петербург: 2003. - 158 с.

См. также

Примечания

. .
. .
. .
[военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/А/Аврора Советская военная энциклопедия. Аврора].
. .
. .
. .
. .
(недоступная ссылка - история ) . .
. .
. .

Ссылки

Отрывок, характеризующий Аврора (фрегат)

В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.

В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.

Белопарусный трёхмачтовый 56-пушечный фрегат “Аврора” уходил 21 августа 1853 года с Кронштадтского рейда. Его командир капитан-лейтенант Иван Николаевич Изыльметьев был опытным моряком. Он вёл “Аврору” в дальнее плавание к восточным берегам России для их защиты. В те дни в Петербурге говорили, что Турция, Англия и Франция готовятся к военным действиям против России.

Пока дипломаты не исчерпали своих возможностей, “Аврора” проскользнула мимо английских и французских берегов. 1854 год экипаж встретил в южном полушарии, а 13 марта фрегат завершил многотрудное огибание мыса Горн. “Аврора”, подхваченная попутным течением и ровным пассатом от юго-запада, на двадцатый день пришла в перуанский порт Кальяо.

Предстоял отдых команде, пополнение провизией, а главное - ждали из Петербурга почту. Неожиданностью явилось наличие в бухте английского и французского фрегатов под адмиральскими флагами. Став на якорь в отдалении от них, с “Авроры” спустили шлюпку. Капитан-лейтенант Изыльметьев отправился наносить положенные визиты.

Английский контр-адмирал Д.Прайс на фрегате “Президент” был сдержан до холодности. Иван Николаевич убыл от него с тяжестью на сердце. Француз де Пуант на “Ла Форте” принял русского командира любезно и весьма вежливо. Оба адмирала нанесли ответные визиты. Это смягчило настороженность Изыльметьева. Он не знал того, что знали уже оба адмирала: Россия более месяца воевала с Турцией. Англичанин Прайс настаивал захватить русский фрегат, но Де Пуант, ссылаясь на отсутствие официальных известий о начале войны их государств против России, считал враждебные действия недопустимыми. Ждали официальную депешу. Об этих переговорах на “Авроре” не знали.

В полученных письмах Морское министерство уведомляло Изыльметьева о возможном скором разрыве отношений между Россией и Англией. Но эти письма из Петербурга ушли в первой половине февраля, а за два месяца могло многое измениться. Тем не менее Изыльметьев ускорил подготовку “Авроры” к переходу в российские моря, хотя корабельные работы, казалось, шли по заеденному распорядку. Русский фрегат, судя по всему, не торопился уходить. Но это была только видимость.

14 апреля раннее утро начиналось низовым туманом. Когда взошло солнце, в разрывах туманной пелены англичане и французы разглядели в подзорные трубы, что в несколько минут матросы “Авроры” поставили паруса и быстро подняли якорь. Корабль выполнил поворот и скрылся за горизонтом.

Контр-адмирал Д.Прайс был взбешён: лёгкая добыча ускользнула. Негодование на сподвижника-француза усилилось, когда через две недели пароход “Вираго” привёз официальное известие, датированное 28 марта, о том, что уже объявлена война России.

Лишь через три недели после ухода “Авроры” фрегаты смогли приступить к погоне. Тщетно они искали русский фрегат среди тихоокеанских островов. “Аврора” исчезла. Русский капитан-лейтенант перехитрил двух контр-адмиралов. Этого Прайс ему, а главное себе, простить не мог.

“Аврора” тем временем шла на северо-запад. Пассат был весьма свежим. Фрегат черпал бортами. В помещениях стало сыро и холодно. Начали болеть цингой. На пути из Кальяо умерли тринадцать человек. Заболел и сам командир. За шестьдесят шесть суток, пройдя без заходов в порты 9000 морских миль, “Аврора” 19 июня пришла в Петропавловск. 196 больных свезли в береговой госпиталь. Через два месяца после их выздоровления и ремонта фрегата планировали 18 августа выйти в крейсерство по Охотскому морю и в устье Амура. Но события развернулись иначе.

Главный командир Петропавловского порта Василий Степанович Завойко 14 июля 1854 года уведомил командира “Авроры” о том, что получил от американского консула известие: Россией объявлена война Англии и Франции. Из Англии отправлен пароход, чтобы сформировать эскадру для блокады российских портов в Тихом океане. Завойко приказал: “быть в совершенной готовности отражать нападение неприятельских судов”. Небольшой гарнизон за время пребывания “Авроры” в порту с помощью части её пушек, установленных на быстро построенных батареях, смог создать артиллерийскую систему обороны.

17 августа объединённая англо-французская эскадра пришла на рейд Петропавловска. Пароход, четыре фрегата, корвет и бриг были в её составе. Утром на следующий день дождь перестал, заштилело. Контр-адмирал Д.Прайс решил лично на пароходе “Вираго” осмотреть и оценить оборону порта. И, хотя пароход шёл под американским флагом, вышедший навстречу русский лоцман понял: это - противник.

Первым, кто осознал трагическую значимость упущенных двух месяцев, потерю внезапности нападения и вообще сомнительность победы над русскими, оказался сам Прайс. Он знал, что ему в Англии не простят просчётов и медлительности, а также того, что ещё в июне он упустил “Аврору”. 18 августа вечером противники впервые обменялись несколькими артиллерийскими выстрелами. Через сутки адмиралы решились высадить 600 человек десанта. Защитники держались почти восемь часов, и десант с наступлением сумерек вернулся на суда. Нервы адмирала Паруса всего этого не выдержали. Он застрелился.

Вторым штурмом Петропавловска командовал французский контр-адмирал Де Пуант. Он 24 августа после мощного артиллерийского обстрела русских береговых батарей и кораблей высадил около 700 человек десанта. В итоге жестокого боя противник потерял ранеными и убитыми более 400 человек и отошёл на свои суда, сильно повреждённые русской артиллерией.

Трое суток противник ремонтировал всё, что можно. Утром 27 августа, нестройно став под паруса, эскадра убыла.

В Петербург из Петропавловска были отправлены письма и донесения о победе и потерях.

Опыт обороны лёг в основу укрепления артиллерийских позиций. Лихорадочные работы продолжались всю осень, ведь повторной атаки порта ожидали в любое время. Гарнизон торопился и в обустройстве к приближающейся зиме. Строили крытые батареи с ходами сообщения, три большие казармы, три офицерских домика. На зимовку пришли транспорты “Иртыш” и “Байкал”, корвет “Оливуца” и два бота.

Зима прошла спокойно. Заволновались все 3 марта 1855 года, когда есаул Мартынов от губернатора Восточной Сибири привёз распоряжение о срочной эвакуации всех жителей, гарнизона и имущества. Англо-французская эскадра теперь уже в 26 кораблей готовилась к нападению на порт.

Пункт эвакуации знал только В.С.Завойко. Его за боевые действия прошлого года удостоили чина контр-адмирала о ордена Святого Георгия lll степени. Награды были объявлены и многим отличившимся в тех боях. Но всё это не радовало.

За месяц тяжёлых трудов из-под снега отрыли пушки, ядра. Сняли со строений оконные рамы, двери и даже дверные петли. Ещё шла погрузка имущества и жителей на корабли, а мужчины длинными продольными пилами пропиливали во льду канал. По нему тяжело гружёные суда к 4 апреля вывели на чистую воду. Безоружные транспорты “Иртыш” и “Байкал” ушли первыми. Через два дня, забрав остатки гарнизона, вышли в путь фрегат “Аврора”, корвет “Оливуца”, бот № 1 и транспорт “Двина”. Командирам назначили встречу в бухте Де-Кастри.

Эскадра противника, выждав, когда в середине апреля лёд отступил, пришла в Петропавловск. Удивлению англичан не было границ: “маленькая русская эскадра”, зимовавшая здесь, исчезла. На берегу виднелись обезлюдевшие бревенчатые стены жилищ, но английский адмирал Стирлинг жаждал морской победы.

Английские моряки негодовали... В поисках русской эскадры англо-французские корабли метались по Тихому океану и Охотскому морю. Убедившись в бесполезности поисков, Стирлинг выделил своему помощнику коммодору Эллиоту 40-пушечный фрегат “Сибилл”, 17-пушечный винтовой корвет “Хорнет” и 12-пушечный бриг “Биттерн” и приказал обследовать Татарский пролив. А сам с другими кораблями отбыл в Японию на отдых.

Эскадра Эллиота поднялась на север до бухты Де-Кастри и возле её южного мыса, не поднимая национальных флагов, отдала якоря. Погода была премерзкая. Туман и дождь просветлели ранним утром 8 мая. Удивительно и страшно стало Эллиоту: он рассмотрел в подзорную трубу невдалеке неизвестную эскадру. Во фрегате опознали “Аврору”, поблизости от неё - 20-пушечный корвет “Оливуца” и 10-пушечный транспорт “Двина”. Транспорты “Иртыш” и “Байкал” и бот №1 пушек не имели, на них было 282 пассажира, но этого англичане не знали.

Шесть русских вымпелов против трёх... Эллиот решил уточнить возможности русских. Английский корвет пошёл на сближение с корветом “Оливуца”. Ударили пушечные залпы. С “Оливуца” стреляли кучно и споро. Громовое “Ура” раздалось на русских судах, когда “Хорнет” вдруг повернул, а на следующий день англичане снялись с якоря и двинулись на юг к гарнизону.

Коммодор Эллиот отправил корвет за распоряжениями в Хаккодате, в Японию, к адмиралу Стирлинг, а сам на бриге с фрегатом блокировал, как он считал, русскую эскадру. Теперь-то уж она была в западне!

В.С.Завойко местные жители известили, что лиман у мыса Лазарева чист ото льда. Мыс Лазарева от залива Де-Кастри недалеко к северу. Там берега Татарского пролива сужались, оставляя узкий проход между материком и островом Сахалин. То. Что Сахалин - остров, ещё в 1848-1849 годах установил капитан-лейтенант Г.И.Невельской. И карта была в 1848 году оттиснута. И глубины в проливе промеряны и обозначены. Только русские эту карту держали в секрете. Англичане же считали Татарский пролив заливом.

Завойко 15 мая дал команду осторожно проходить всем судам на север, в Амурский лиман. Туман скрыл этот маневр. Спустя четырнадцать часов, дождавшись наконец подкреплений, в Де-Кастри смело вошёл коммодор Эллиот во главе эскадры из шести кораблей. Но... русских на рейде не было!

Надолго хватило английскому парламенту разбираться во всех ошибках адмиралов. В феврале 1856 года состоялись в Лондоне парламентские прения. Одни считали, что Эллиот верно поступил, не нападая на русских в незнакомом заливе. Другие Эллиота и Стирлинга обвиняли в трусости, потере бдительности, чем они позорно унизили и обесчестили британский флот. Требовали подвергнуть их военному суду. И только один выступающий с наивной простотой сказал, что “Эллиот просто не знал, что есть проход на север” из Татарского пролива в устье Амура. Русские моряки умели хранить государственную тайну.

Фрегат «Аврора»

В XVIII-XIX вв. фрегатами назывались одиночные военные трёхмачтовые корабли при полном парусном вооружении. Отличие от остальных парусников состояло в меньшем размере и артиллерийском вооружении. Основным предназначением фрегатов были — дальняя разведка, и крейсерская служба, т.е. одиночные боевые действия на морских и океанских маршрутах с целью уничтожения или захвата вражеских торговых судов. Самые крупные из них имели в составе своей артиллерии до 60 орудий.Как правило их встраивали в боевую линию и они назывались линейными фрегатами.

В России в 1805г. ввели ранг фрегатов, имевших на вооружении 44 орудия. Российские 44-пушечные фрегаты имели сплошную палубу. Этим они отличались от фрегатов XVIII в., которые строились с закрытыми кормовой и носовой оконечностями, при этом средняя часть верхней палубы была открытой. В число новых фрегатов входил фрегат «Аврора», который был построен на стапелях Охтинской верфи Санкт-Петербурга. Этот корабль овеял себя славой в боях при обороне Петропавловска-Камчатского в 1854г.

В апреле 1854 командир русского фрегата «Аврора» капитан-лейтенант Изыльметьев вышел на палубу своего корабля и окинул взглядом быстро погрузившийся в сумерки перуанский порт Кальяо, который находился рядом со столицей страны Лимой. У Ивана Николаевича Изыльметьева было прескверное настроение. Тому виной стали несколько обстоятельств: и потрёпанность судна, которое прошло неблизкий путь из английского Портсмута сквозь штормы Атлантики сюда, в Перу; и неприятная встреча на рейде с англо-французскуой эскадрой; и опасение, что подобное «рандеву» может оказаться гибельным для «Авроры»…

Уже больше чем полгода Россия воевала с Турцией,

которую всячески поощряли и поддерживали Франция и Англия. У русского правительства, как и у российских военных моряков, уже не возникало сомнений в том, что англичане и французы вот-вот объявят войну России и сами. Вскоре оно так и случилось. Положение турок в Крыму резко осложнилось после Синопского сражения, состоявшегося 18 ноября 1853 г., в котором был разгромлен и фактически уничтожен турецкий флот. В сложившейся обстановке, в апреле 1854, Франция и Англия решили помочь Турции, объявив войну России.

Фрегат «Аврора»

До Перу весть о начавшейся войне, когда там появилась «Аврора», ещё не дошла. Но наши моряки, с одной стороны, и французы с англичанами – с другой, справедливо предполагали, что это сообщение не заставит себя долго ждать. Вот поэтому Изыльметьев и весь экипаж русского фрегата прилагали максимум усилий для того, чтобы скорее покинуть Перу, не дожидаясь известия о войне. Работы по ремонту «Авроры» не прекращались даже ночью, наоборот, с наступлением темноты они становились интенсивнее. За несколько дней экипаж намеревался сделать огромный объём работ, На решение такой задачи при более благоприятных обстоятельствах потребовался бы как минимум месяц. Тем временем с марсов французских и английских кораблей в подзорные трубы велось наблюдение за «Авророй» , дабы «не прозевать какую-нибудь русскую хитрость». Старались контролировать работы на корабле контр-адмирал французского флота Феврие де Пуант и английский контр-адмирал Дэвис Прайс. Они два раза побывали «с дружескими визитами» на русском фрегате. Опытными взглядами, окидывая помещения и оснастку корабля, прикидывая много ли времени уйдет у русских на ремонт?

Как только «друзья» приближались к борту «Авроры»

Изыльметьев отдавал команду боцману навести на палубе беспорядок: спустить гордень, таким образом чтобы его конец болтался, постелить на палубе ветхий дырявый холст, который исполнял роль ремонтируемого паруса, повсюду разбросать инструмент. А особенно следить, чтобы матросы работая не торопились. Француз и англичанин покидали фрегат вроде бы успокоенные – мол, работы у русских ещё немало.

Однако и Прайс и де Пуант не были совсем уж простаками. Ожидая со дня на день депешу о начале военных действий
с Россией, они приняли решение атаковать «Аврору» незамедлительно – в среду, 14 апреля 1854.

Во вторник утром Изыльметьев скрупулезно осмотрел фрегат и остался осмотром доволен: всё, самое необходимое, и что было под силу матросам, те сделали. Паруса и мачты починены, заменены ванты, корпусные пазы основательно проконопачены… В тот же вечер командир «Авроры» посетил флагман английской эскадры – 50-пушечный фрегат «Президент». Контр-адмирал Прайс выглядел импозантно и был очень любезен. Изыльметьев и несколько офицеров из его команды старались отвечать взаимностью. А уже через 4 часа после состоявшегося визита, в ночь с 13 на 14 апреля, в предрассветных сумерках и тумане русский фрегат снялся с якоря и – сначала при помощи шлюпочных вёсел, а затем подняв паруса, вышел в открытый Тихий океан. На рассвете Кальяо скрылся за горизонтом, а экипаж «Авроры» наблюдал только покрытую дымкой линию Анд и солнце, всходившее над водой. Фрегат взял курс на Петропавловск…

…К концу мая 1854 известие о войне с Францией и Англией наконец добралось и до Петропавловска-на-Камчатке. Официальное уведомление об этом командир военного порта Петропавловска и по совместительству военный губернатор Камчатки генерал-майор В.С.Завойко принял уже в середине июня от генерального российского консула в США. Но, ещё в марте этого же, 1854 года на американском китобойном судне губернатору было доставлено дружеское послание короля Гавайских островов. Гавайский король Камеамеа III в своем письме предупредил В.С.Завойко, о том, что располагает абсолютно достоверными сведениями о готовящемся нападении англичан и французов на Петропавловск летом.

И Завойко, дабы не терять времени, незамедлительно приступил к оборудованию на Камчатке береговых укреплений. В начале июня к причалу Авачинской губы пришвартовался фрегат «Аврора». Его поход через три океана завершился с рекордной для тех времен скоростью – каких-то 66 суток фрегат был в море. Самым стремительным стало плавание от Перу. Тогда Изыльметьев, перехитрил англо-французский флотоводцев и увёл свой корабль из Кальяо в Петропавловск. Вопреки всем штормам, преграждавших фрегату путь почти на каждой миле, стойко борясь с цингой, забравшей в походе многих моряков, команда очень во-время прибыла на Камчатку. 300 человек экипажа «Авроры» и его артиллерия весьма усилили гарнизон Петропавловска.

К концу июля гарнизон Петропавловского порта

вместе с экипажами всех кораблей стал насчитывать 920 человек. В подготовке к обороне города участвовало и всё население, включая его окрестности (примерно 1600 человек).Круглые сутки, днём и ночью велись работы по сооружению и оборудованию семи береговых батарей, которые заняли почти два месяца. Фрегат «Аврора» и военное судно «Двина» стояли на якорях левыми бортами в сторону выхода из гавани. Орудия с правых бортов были сняты с кораблей, чтобы усилить береговые батареи. Вход в гавань был загородили боном. Артиллерия охватывала Петропавловск подковой. На правом её конце, в скалистом побережье горы Сигнальной, расположилась батарея, которая защищала вход на внутренний рейд. А справа – на перешейке между Николаевской и Сигнальной горами разместили другую батарею.

В 12 часов 17 августа 1854 смотрители из передовых постов на маяках обнаружили эскадру из 6 кораблей. В городе объявили боевую тревогу. Защитники Петропавловска заняли свои места и стали напряженно наблюдать за происходящим. Трёхмачтовый пароход отделился от эскадры и начал измерять глубины на подходах к Сигнальной, а так же у входа в гавань.

После того как из порта вышел бот,

корабль полным ходом бежал. На утро 18 августа эскадра предприняла попытку зайти в Авачинскую губу. В её состав входили: французские фрегат «Ла-Форт», обладающая 60-пушечной артиллерией, корвет «Эвридика» с 32 пушками и 18-орудийный «Облигадо»; английские фрегат «Президент» (наличие 52 орудий), фрегат «Пайк» (44 пушки) и ещё пароход «Вираго» (10 пушек). Объединённой флотилией командовал английский контр-адмирал Д.Прайс, французский отряд – располагал в качестве командующего контр-адмирала Ф. де Пуант. Всего у эскадры было 216 орудий, при этом личный состав количественно насчитывал 2600 человек.

В ночь c 18 на 19 августа 1854 англичане с французами готовились к нападению на порт и город. На кораблях неприятеля жгли огни. В подзорные трубы уже были видны палубы кораблей противника. Оживилось движение на шканцах, замечен спуск десантных шлюпок с ростров. Мрак безлунной ночи то и дело вспарывался осветительными ракетами и фальшфейерами. По свинцово-черной глади бухты двигались яркие жёлтые точки. Это вражеские шлюпки курсировали от корабля к кораблю. Скорее всего, делали промеры глубин, чтобы нащупать маршрут к Сигнальной горе…

Сутра по берегу грянули пушки противника.

С кораблей велся беглый огонь. По восьми пушкам береговой батареи русских залпами били 80 (!) бомбических и мортирных орудий французов и англичан. Артобстрел русских батарей и города происходил в течение нескольких часов 18 и 19 августа. Между тем ответный огонь петропавловской артиллерии был более точен: на палубе «Вираго» разорвалось несколько бомб, при этом были повреждены фок-мачта и труба парохода; на фрегате «Президент» в ходе перестрелки экипажу пришлось срочно крепить ванты грот-мачты, поврежденные русскими снарядами; в бортах вражеских кораблей появились пробоины. Это вынудило англо-французскую эскадру 18 и 19 августа поспешно отойти в море.

20 августа,примерно в 8 часов утра, флотилия противника, которой командовал Феврие де Пуант (по одной из гипотез, контр-адмирал Д.Прайс умер 19 августа, покончив жизнь самоубийством) заняла позицию за Сигнальной горой. Вскоре после этого они открыли ураганный огонь по первой и четвёртой батареям оборонявшихся. Русские моряки с упрямым хладнокровием повели ответную стрельбу и меткими выстрелами залп за залпом наносили урон врагу. Но нападавшие только усилили натиск. Первая батарея буквально была усыпано вражескими бомбами. Подавляющая часть её орудий вышла из строя.

Прикрываемые фрегатами всё ближе к берегу подходили 15 гребных французских судов. В двух впереди идущих шлюпках, стояли офицеры. Сидевшие в напряжении французские матросы, готовы были в любой момент выполнить их приказ, зажимая меж колен блестевшие на солнце штуцеры. Одна за другой лодки просачивались в безопасное от выстрелов русской артиллерии место. Её положение казалось безвыходным. Но наши моряки оставили батарею, только после того как 5 её пушек были выведены из строя. Артиллеристы перебазировались на четвёртую батарею по приказу В.С. Завойко.

Огонь неприятеля был перенесен на эту батарею, вражеские корабли еще усилили его, на берег начал высаживаться десант противника.Французы вскоре подобрались к позициям первой батареи, где тут же водрузили свой флаг.

Как только трёхцветное полотнище французского флага

повисло над батареей,оставленной петропавловцами,капитан-лейтенант И.Н. Изыльметьев командир «Авроры» принял сигнал от командующего гарнизоном Завойко:

«Батарея пала. Открыть огонь!».

Артиллерия «Авроры» и «Двины» обрушилась на вражеский десант. Французский десант залег, скрываясь от ураганного огня русских кораблей. Тем временем к их позициям, съезжая по скользким от росы зелёным склонам, целясь на ходу в неприятеля, стремительно помчались камчадалы и русские моряки. Их охватил такой порыв и такое страстное желание схлестнуться с противником в рукопашной схватке, что батарея была отбита в штыковом бою,а десант французов, роняя, в панике оружие, падали, кубарем скатываясь к воде и забирались в шлюпки, которые спешно, одна за другой отчаливали.

Один из участников того боя

позже писал: «Несмотря на малочисленность нашего гарнизона, несмотря на, вчетверо превосходящие силы относительно всех наших соединённых партий, неприятель отступал бегом и так быстро, что, прежде чем мы взяли занятую им батарею, он был уже в шлюпках». Все попытки англичан и французов высадить свой десант южнее третьей батареи в этот день также были отбиты. Устав от бесплодных атак, корабли противника обрушили огонь на вторую батарею, располагавшую 11 пушками и прикрывавшую вход в Петропавловскую бухту. В течение последующих десяти часов русская артиллерия вела неравный бой с кораблями неприятеля. И 80 его орудий никак не могли подавить огонь береговой батареи. Как только какой-либо из кораблей противника приближался к ней, точные выстрелы русских артиллеристов поражали его. 20 августа с наступлением темноты стрельба утихла, первый натиск вражеской флотилии был успешно отбит гарнизоном Петропавловска.

После этого корабли англичан и французов трое суток стояли на рейде и были недосягаемы для русских пушек. Они латали многочисленные пробоины в палубах и бортах, восстанавливали мачты, ремонтировали оснастку … Ранним утром 24 августа 1854 года вражеская эскадра предприняла попытку нового нападения на Петропавловск. Как только утренний туман рассеялся, неприятельские корабли пришли в движение. Адмиральские фрегаты – французский «Ла-Форт» и английский «Президент», были взяты на буксир пароходом «Вираго». «Пайк» отделился от эскадры, и приблизившись к скалистому склону горы Сигнальной остановился, будто бы решая, повернуть ли ему налево, к перешейку, или снова напасть на Кладбищенскую батарею. После нескольких минут промедления противника защитники города поняли, что он будет атаковать Петропавловск с северной стороны.

Фрегаты неприятеля подошли к берегу и застыли

на расстоянии четырёх кабельтовых от него. Внезапно «Президент» рявкнул залпом всех орудий правого борта! Следующий залп, с «Ла-Форта», был не менее оглушительным, и прозвучал как близкое эхо. В следующее же мгновение ответным огнем ответила батарея под командованием лейтенанта Александра Максутова. И все пять пушек оставили след на «Президенте». Одним из залпов на английском фрегате был сбит гафель, повреждены ванты и сорван флаг. А уже затем досталось и фрегату французов.

Русские комендоры под градом ядер и тяжелых бомб сражались с неподражаемым мужеством. Но перевес артиллерийской мощи врага был слишком велик. Батарея Максутова вела бой более полутора часов. В какой-то момент в строю осталось всего одно орудие. Командир батареи метким выстрелом потопил большой катер с вражеским десантом. И в этот же миг лейтенант ощутил мощный толчок. Удар ядра отбросил его на несколько шагов, правая рука была оторвана по локоть.

Не прекращая обстрел берега, противник начал атаку основными силами десанта. К северу от Никольской горы, в районе 5-й батареи, высадилось порядка 600 человек. Десант разделился на 3 группы, две из которых двинулись к Никольской горе,а третья – прямо к городу по северной дороге. Ещё 250 человек из вражеского десанта высадились у 3-й батареи. Чуть позже они соединились с группой, которая наступала с севера.

Они подходили к городу всё ближе и ближе.

Им казалось, что ещё чуть-чуть, ещё немного, и русские сдадутся. И в эти самые мгновения на вражеских матросов и солдат обрушился шквал картечного огня шестой батареи. Этой группе десанта пришлось отступить к основным силам противника, высадившегося на берег.Вскоре Никольская гора-господствующая высота над портом и городом, была захвачена неприятелем. Пули засвистели над «Двиной» и «Авророй» – это вражеский десант обстреливал их с перешейка. Теперь создалась реальная угроза захвата города противником.

«Смертельная батарея». Историческая реконструкция.

В этот, самый критический момент обороны генерал-майор Завойко отрядил на наиболее опасные направления несколько подразделений. Наиболее героическим моментом всей обороны Петропавловска стала штыковая атака русских моряков и стрелков с «Двины» и «Авроры» на англо-французский десант. Под шквалом пуль неприятеля, около 300 русских бойцов бросились на 850 неприятельских десантников. Вокруг разнеслось, словно гром, русское «ура!» . Завязался жестокий рукопашный бой. Люди схлестнулись, лязгая, скрестились штыки. Матросы с «Авроры» в парусиновых светлых рубахах безостановочно шли вперёд, словно им не угрожали ни неприятельские пули, ни их штыки. И враг не смог выдержать этого натиска. Неприятельские десантники дрогнули, были опрокинуты и бежали. Французы и англичане неслись, сломя голову, не разбирая дороги, подгоняемые страхом, к берегу, к своим шлюпкам и, сев в них гребли изо всех сил, уходя к своим кораблям.

В ходе всей обороны Петропавловска

потери противника составили 450 человек, из них 273 убитых. Защитники порта и города потеряли 32 убитыми и 64 ранеными. В число захваченных трофеев попало знамя английских морпехов, разнообразное оружие и… кандалы, которые предназначались для русских взятых в плен, которых кстати, не было ни одного человека. «Один только русский фрегат и всего несколько батарей, – писал 1855 году британский журнал «United service magazine», – остались непобедимыми перед объединенными морскими силами Франции и Англии, и две самые великие морские державы в мире были посрамлены, будучи разбитыми малочисленным русским гарнизоном».

27 августа 1854 года разгромленная англо-французская флотилия спешно покинула Авачинскую губу и скрылась в океане.

Крейсер «Аврора» — второй корабль русского флота, носящий это имя. Предшественник крейсера, герой Петропавловского сражения 1854 г., фрегат «Аврора» — один из последних представителей ушедшего в прошлое парусного флота.

В те далекие годы (1853—1856 гг.) из-за резко обострившихся противоречий на Ближнем Востоке развернулась война Великобритании, Франции и Турции против России, получившая в истории название Крымской, поскольку основные боевые действия происходили на Черном море в Крыму и у его побережья. Соединенные эскадры британского и французского флотов пытались вести боевые действия против России на Балтийском и Белом морях, а также на Дальнем Востоке.

Неосвоенные земли восточных окраин России издавна привлекали своими богатствами иноземцев, которые беззастенчиво хозяйничали в этих районах. Только в начале 50-х годов XIX в. русское правительство начало принимать меры по охране этого огромного края и проявлять заботу о его экономическом развитии.

К началу Крымской войны дальневосточные границы России защищены были слабо. Оборона побережья осуществлялась редкими и малочисленными постами с командами по 10—30 человек. Наиболее защищенными был лишь Петропавловский порт на Камчатке, в Авачинской губе, который имел в системе своей обороны шесть береговых батарей с устаревшими пушками малого калибра. К моменту нападения англо-французской эскадры на Петропавловск в нем находились русские корабли: девятипушечный транспорт «Двина» и недавно пришедший из Кронштадта на подкрепление немногочисленным морским силам Дальнего Востока фрегат «Аврора» под командованием капитан-лейтенанта И. Н. Изыльметьева.

Трехмачтовый парусный фрегат «Аврора» (строитель подполковник И. А. Амосов), построенный в 1835 г. на Охтинской верфи в Петербурге, имел весьма скромные размерения: длину 48,8 м, ширину 12,6 м, осадку около 4 м. Вооружение его состояло из 58 медных орудий: тридцати четырех 24-фунтовых пушек и двадцати четырех 24-фунтовых карронад . Экипаж включал 300 человек .

За свою 26-летнюю жизнь фрегат оставил за кормой не одну сотню тысяч миль, побеждая стихию благодаря искусству, стойкости и мужеству команды. В этот последний поход фрегат вышел из Кронштадта, обойдя в тяжелых условиях мыс Горн. Затем пришлось срочно прервать столь необходимую стоянку в Кальяо (Перу) и спешить на Камчатку из-за ставшей реальной военной угрозы.

Англо-французская эскадра вошла в Авачинскую губу 17 августа 1854 г. В ее состав входили три фрегата, пароходо-фрегат, корвет и бриг. Корабли эскадры были вооружены 212 пушками и имели на борту 2,5 тыс. человек (экипажи и десантные войска).

Силы были явно не равны, так как защитники Петропавловска могли противопоставить неприятелю только 108 орудий, из них 74 на береговых батареях и 34 на кораблях , и 1016 человек, включая гарнизон, экипажи обоих судов и отряд добровольцев из числа местных жителей. Тем не менее под командованием губернатора Камчатки флота генерал-майора В. С. Завойко и командира фрегата «Аврора» капитан-лейтенанта И. Н. Изыльметьева они отбили все попытки англо-французской эскадры овладеть городом и принудили ее покинуть Авачинскую губу с большими потерями. По английским данным, союзники потеряли 450 человек убитыми и ранеными. Петропавловцы же потеряли лишь 32 человека убитыми и 64 ранеными.

Основой обороны был фрегат «Аврора». Большая часть команды и все пушки с левого борта корабля были свезены на берег и участвовали в отражении многочисленного англо-французского десанта. Авроровцы храбро сражались на самых опасных участках, не раз вступали в рукопашные бои, показывали пример бесстрашия и беззаветного мужества. Оставшиеся на корабле пушки правого борта успешно вели стрельбу по английским и французским судам.

Имя Петропавловска, наряду с именами Гангута и Гренгама, Чесмы и Наварина, Синопа и Севастополя, вписано немеркнущими буквами в боевую летопись русского флота. Немалая заслуга в этом подвиге и героической команды славного фрегата «Аврора».

ОТ ДЕРЕВЯННЫХ ФРЕГАТОВ К СТАЛЬНЫМ КРЕЙСЕРАМ

Крымская война, несмотря на то, что русский народ показал в ней еще раз свое мужество и доблесть, закончилась поражением царской России. Война выявила полную технико-экономическую и политическую отсталость русского государства. «Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России»,— писал В. И. Ленин . Условия мирного договора, подписанного в 1856 г. в Париже, были очень тяжелыми. Россия была лишена права иметь на Черном море полноценный военный флот, и еще раз было акцентировано внимание на запрещении прохода проливов русскими военными кораблями .

Однако Крымская война сыграла очень важную роль в развитии военного кораблестроения. Боевые действия на море подтвердили превосходство паровых кораблей над парусными. Паровые корабли с винтовыми и даже с колесными движителями, в отличие от парусных, не зависели от направления и силы ветра и могли свободно маневрировать даже при полном штиле. В ходе войны выявилась также уязвимость незащищенных броней деревянных кораблей, которые легко поражались как корабельной, так и береговой артиллерией. Уроки Крымской войны были учтены всеми морскими державами. Во Франции в 1857 г. даже был принят закон, на основании которого из списков флота исключались все боевые корабли, не имевшие паросиловых установок.

Наиболее развитые капиталистические страны уже имели к этому времени в своих флотах достаточное количество кораблей с колесными и винтовыми движителями. Россия же, хотя и начала одновременно с ними постройку паровых судов, отстала и оказалась в очень тяжелом положении. Русский флот в своем составе, кроме не отвечающих современным требованиям парусных кораблей, имел: на Балтийском море — один винтовой фрегат, один винтовой линейный корабль, 28 колесных пароходов и 40 винтовых канонерских лодок; на Черном море — 12 колесных пароходов; на Белом море — 2 небольших колесных парохода; на Каспийском море — 8 небольших колесных пароходов; на Дальнем Востоке, в устье Амура, — одну винтовую шхуну и три колесных парохода.

Такой флот не мог противостоять флотам передовых капиталистических стран Европы и Америки, которые все больше и больше пополнялись винтовыми паровыми судами.

Полагая недопустимой утрату страной престижа, царское правительство считало, что «Россия должна быть первоклассною морскою державою, занимать в Европе третье место по силе флота после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав» . Исходя из этой концепции, в 1857 г. было принято решение в ближайшее время построить: для Балтийского моря — 153 винтовых корабля (18 линейных, 12 фрегатов, 14 корветов, 100 канонерских лодок и 9 колесных пароходов); для Черного моря, с учетом ограничения состава военного флота, обусловленного Парижским договором,— 15 винтовых кораблей (6 корветов и 9 транспортов) и 4 колесных парохода; для Тихого океана — 20 винтовых кораблей (6 корветов, 6 клиперов, 5 пароходов, 2 транспорта и 1 шхуна).

Предусматривалась также постройка кораблей с механическим движителем для Белого и Каспийского морей. Все намеченные к постройке корабли должны были строиться только на отечественных верфях.

Русская промышленность, в частности казенные адмиралтейства и заводы, не были достаточно подготовлены к выполнению этой задачи. Тем не менее задача была решена благодаря энергичной деятельности Морского ведомства, осуществившего ряд преобразований, направленных на выполнение судостроительной программы. К концу 1858 г. в составе русского флота было уже 108 винтовых кораблей: 6 линейных кораблей, 5 фрегатов, 16 корветов, 6 клиперов, 75 канонерских лодок, не считая колесных пароходо-фрегатов, колесных пароходов, транспортов, яхт и шхун, число которых достигало 74.

Несмотря на то, что флот России быстро пополнялся паровыми кораблями, появление за границей броненосных кораблей ставило под сомнение боевую мощь русского флота. Чтобы опять не оказаться с небоеспособным флотом, Морским ведомством в 1863 г. было принято решение о строительстве броненосных кораблей. В качестве опыта были обшиты 100-мм железной броней строившиеся в то время винтовые фрегаты «Севастополь» и «Петропавловск». Водоизмещение этих кораблей было порядка 6200 т, длина 90 м и ширина 16 м. Паровые машины мощностью 2800 л. с. позволяли им развивать скорость до 11 уз. Фрегаты были вооружены: «Севастополь» — 17, а «Петропавловск» — 22 орудиями в бортовой установке .

В том же году русское правительство заказало в Англии железный броненосный корабль — плавучую батарею «Первенец» водоизмещением 3000 т, длиной 66 м, шириной 16 м и осадкой 5 м. Корабль имел броневой 112-мм пояс по всей ватерлинии, кромка которого на 1,22 м опускалась под воду. Броня защищала также боевую рубку. Его вооружение состояло из двадцати шести 68-фунтовых орудий в бортовой установке. Чтобы приобрести опыт в постройке железных кораблей, в Англию были командированы русские инженеры и мастера для участия в строительстве «Первенца».

Одновременно с выдачей заказа в Англию в Петербурге были заложены еще две плавучие батареи: «Не тронь меня» — на модернизированной верфи Галерного островка (ныне входит в состав Ленинградского Адмиралтейского объединения) и «Кремль» — на заводе Семянникова и Полетики. Оба корабля строились в основном по технической документации «Первенца». Постройка батареи «Не тронь меня» была поручена судостроителю Митчелю, приглашенному из Англии со своими инженерами и мастерами. Строительство «Кремля» велось исключительно отечественными специалистами, под руководством корабельного инженера прапорщика Корпуса корабельных инженеров (ККИ) Н. Е. Потапова.

Таким образом, 1863 год вошел в историю отечественного военного кораблестроения как год начала перехода русской промышленности к постройке железных и броненосных кораблей.

В этом же году под Петербургом, в селе Александровском, по инициативе директора Златоустовского горного завода П. М. Обухова был основан Обуховский сталелитейный завод. Опираясь на изобретенный Обуховым способ производства стали, не уступавшей по своим качествам крупповской, этот завод начал выпуск стальных орудий с нарезными стволами, заряжающихся снарядами продолговатой формы с казенной части.

В начальный период железного кораблестроения основное внимание всех крупных морских держав было обращено на создание кораблей, обладающих мощной броневой защитой и вооруженных крупнокалиберной артиллерией, способной пробивать такую броню. По мнению специалистов того времени, эти корабли предназначались для ведения морских боев, успех которых зависел от того, какая сторона выиграет соревнование «удара и защиты».

С давних времен существовал еще один способ ведения боевых действий на море — нарушение морских торговых путей противника. К участию в этих действиях привлекались даже суда, принадлежащие частным лицам или компаниям. Капитаны этих судов имели государственный патент (свидетельство), дающий им право нападать на торговые суда неприятельской стороны или на суда нейтральных стран, перевозящие грузы в интересах противника. Эти действия назывались каперством, а сами суда — каперами. Стимулом для развития каперства служили большие прибыли, которые получали владельцы каперов и их команды при дележе призов . Однако в связи с тем, что действия частных судов, как правило, невозможно было держать под контролем, они нередко оборачивались обычным пиратством. В 1865 г. в Париже была принята Международная морская декларация, запрещающая каперство. Эта же декларация сохранила право захвата неприятельских торговых судов только за военными кораблями.

Для нанесения ущерба торговому мореплаванию противника, а также для защиты собственных торговых судов и ведения разведки требовались специальные корабли. В парусном флоте эти функции выполняли фрегаты и корветы, которые со временем уступили место пароходо-фрегатам и пароходо-корветам. Эти корабли предназначались для крейсирования в районах с наиболее интенсивным торговым судоходством.

С расширением торгового мореплавания железное судостроение и движители нового типа (в основном винтовые) все больше и больше проникали в торговый флот. Торговые суда становились более мореходными и быстроходными, менее зависимыми от гидрометеорологических условий плавания. В различных морях Мирового океана стали осваивать новые кратчайшие торговые пути вдали от побережий. Сравнительно тихоходные и слабо вооруженные пароходо-фрегаты и корветы не всегда были способны решать задачи как по нарушению, так и по защите морских коммуникаций.

Толчком к созданию нового класса военных кораблей — крейсеров послужили успешные боевые действия 19 паровых вооруженных судов «южан» в период гражданской войны в США (1861 — 1865 гг.). Эти корабли за время своего крейсерства уничтожили 261 парусное судно и одно паровое судно «северян». Особенно отличился пароход «Алабама», который за два года захватил 68 призов в Северной и Центральной Атлантике, причинив ущерб «северянам» в 15 млн. долларов. «Алабама» имела деревянный корпус, ее водоизмещение было 1040т. Механическая установка позволяла развивать скорость до 11,5 уз, а под парусами ее скорость достигала 10 уз. Она была вооружена одним 178-мм орудием на полубаке (погонным), шестью 164-мм пушками по бортам и одним кормовым поворотным 203-мм орудием.

Идею создания быстроходных, хорошо вооруженных кораблей первой подхватила «владычица" морей» Великобритания, в силу своей колониальной политики особенно нуждавшаяся в надежных «защитниках торговли».

В 1868 г. в состав Британского флота вошел первый крейсер «Инконстант» водоизмещением 5800 т, с одновинтовой механической установкой, позволявшей развивать скорость до 16,5 уз. Железный корпус корабля в подводной части был обшит деревом, к которому крепилась медная обшивка, предохранявшая корпус от обрастания водорослями и ракушками, что было очень важно для сохранения скоростных качеств, особенно при плавании в тропических широтах. Крейсер не имел броневой защиты, вместо брони защитой ему служили угольные ямы, расположенные вдоль борта. Вооружение его состояло из десяти 229-мм и шести 178-мм гладкоствольных орудий и бортовой установке, заряжавшихся с дульной части. Продольный огонь крейсера, был очень слаб. Для увеличения эффективности артиллерийской стрельбы на качке кораблю была придана малая остойчивость, благодаря чему обеспечивалась плавность качки. Впоследствии остойчивость его была увеличена за счет принятия балласта, что несколько снизило его скорость. Кроме механической установки крейсер имел полное парусное вооружение.

Между тем в России заканчивалось создание первых броненосных кораблей для Балтийского моря. Морское ведомство, учтя урок предыдущей войны, показавшей неспособность русского флота обеспечить оборону побережья и противостоять высадке англо-франко-турецкого десанта в Крыму, а также ограничить господство соединенной англо-французской эскадры на Балтике, сочло своей первоочередной задачей создать оборонительный флот на Балтийском море. Черноморский флот из-за действующего Парижского договора как боевая сила в эти годы утратил свое значение, и его восстановление было делом будущего. В результате выполнения судостроительных программ 1863 и 1864 гг. в состав морских сил Балтийского моря к 1869 г. вошли 20 броненосных кораблей (3 плавучие броненосные батареи, 4 броненосных фрегата и 13 мониторов).

Считая задачу по обеспечению обороны Балтийского побережья и морских подступов к столице в основном решенной, Морское ведомство приступило к созданию флота для боевых действий на океанских театрах. Первым таким кораблем, который по своим тактико-техническим характеристикам превосходил все современные ему броненосцы в мире, был вступивший в строй в 1877 г. броненосец «Петр Великий» , построенный по проекту талантливого кораблестроителя адмирала А. А. Попова. Однако финансовые и организационные затруднения не позволили России развернуть широкое строительство кораблей этого класса.

Имея в виду Великобританию наиболее вероятным противником России, Морское министерство считало, что эффективным способом воздействия на нее будет нанесение удара по ее морской торговле, а также набеговые операции на побережье Англии и британских колоний. Эти задачи должны были решаться с помощью крейсеров. Входящие в состав русского флота корабли крейсерского класса — винтовые фрегаты, корветы и клипера прежней постройки и даже строящиеся броненосные корветы «Князь Пожарский» и «Минин», не были в состоянии решать задачи крейсеров из-за недостаточной скорости. Поэтому Морское министерство приняло решение о постройке крейсеров по проекту адмирала А. А. Попова, которые и были заложены в 1870 г.

Первый из них — броненосный корвет «Генерал-Адмирал» строился на Охтинской верфи, арендованной «Обществом русских паровозостроительных и горных заводов», впоследствии Невский завод (строитель штабс-капитан ККИ Н. А. Субботин), а второй броненосный корвет «Александр Невский», переименованный в 1874 г. в «Герцог Эдинбургский» (строитель поручик ККИ Н. Е. Кутейников), строился на верфи Балтийского завода. Эти корабли имели водоизмещение по 4600 т при длине 85 м, ширине 14,6 м и осадке 7 м. Одновинтовые паросиловые установки мощностью 4772 л. с. у первого и 5590 л. с. у второго позволяли им развивать скорость 12,3 уз и 11,5 уз соответственно. Полное парусное вооружение обеспечивало им скорость порядка 12 уз и практически неограниченную дальность плавания. Корабли имели 152-мм броневой пояс по ватерлинии. Их вооружение состояло из четырех 203-мм орудий, расположенных на спонсонах (бортовых выступах верхней палубы), что увеличивало их угол стрельбы до 180°, и двух 152-мм орудий (по одному в носу и корме). Орудия всех калибров были установлены на поворотных платформах. При необходимости ведения артиллерийского огня с одного борта 203-мм орудия могли перемещаться вместе со своими платформами с борта на борт по специальным рельсам. Все пушки были нарезными и заряжались с казенной части. Эти передовые для того времени корабли из-за ограниченного бюджета Морского министерства строились довольно долго — соответственно пять и семь лет. И все же то, что русские первыми осуществили идею постройки броненосных крейсеров, вызвало большое беспокойство Британского Адмиралтейства.

Для быстрого наращивания состава крейсерского флота Морским министерством в конце 70-х годов были закуплены за границей, в Германии и США, несколько пароходов, которые после переоборудования и вооружения вошли в состав флота под названиями: «Россия», «Азия», «Африка» и «Европа». Однако впоследствии, в связи с вступлением в строй кораблей отечественной целевой постройки, часть их была передана в состав Добровольного флота , а часть переведена в разряд вспомогательных судов.

Вслед за броненосными фрегатами «Геиерал-Адмирал» (1875 г.) и «Герцог Эдинбургский» (1877 г.) в строй вступили сошедшие со стапелей Петербурга еще два броненосных фрегата: двухвинтовой «Владимир Мономах» и одновинтовой «Дмитрий Донской». В 1887 г. на Балтийском заводе был построен броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», а спустя три года появился еще один броненосный крейсер отечественной постройки «Память Азова».

Примерно в этот же период (1873—1880 гг.) одновременно со строительством крупных кораблей крейсерского класса со стапелей петербургских верфей сходят более легкие и более дешевые в постройке корабли, предназначенные для ведения крейсерских операций — клипера (позднее они были переведены в разряд крейсеров 2 ранга). Эти одновинтовые, с полным парусным вооружением корабли водоизмещением порядка 1300 т были вооружены тремя 152-мм орудиями на поворотных платформах, установленных на верхней палубе. Брони клипера не имели, скорость их была в пределах 11—13 уз. Часть клиперов — «Крейсер», «Джигит», «Разбойник» и «Стрелок» — имели железный корпус без двойного дна, но с водонепроницаемыми переборками. Корпуса остальных — «Наездника», «Пластуна», «Вестника» и «Опричника» — были построены по композитной (смешанной) системе, т. е. железный набор и деревянная обшивка, подводная часть которой для предохранения от обрастания была обшита цинковыми листами.

По замыслу Морского министерства эти клипера должны были войти в состав четырех отрядов, каждый из которых состоял из одного корвета и двух клиперов. Один такой отряд должен был нести боевую службу в дальневосточных водах, один находиться в Кронштадте на ремонте и два отряда — в пути на Дальний Восток и обратно.

Два парусно-винтовых корвета «Витязь» (с 1882 г. «Скобелев») и «Аскольд» были кораблями еще более ранней постройки (соответственно 1862 и 1864 гг.) и обладали теми же недостатками, что и клипера: слабое артиллерийское вооружение, малая скорость и отсутствие броневой защиты. В 1886 г. в состав флота вошли два более быстроходных (по 14 уз) винтовых корвета «Витязь» и «Рында», со стальными корпусами, 38-мм броневой палубой, а также полным парусным вооружением. В 1892 г. оба эти корабля были отнесены к классу крейсеров 1 ранга, поэтому с полным основанием их. можно считать первыми русскими бронепалубными крейсерами.

Однако и эти корабли уступали по своим тактико-техническим характеристикам легким крейсерам иностранных флотов. Поэтому в 1886 г. во Франции был заказан бронепалубный крейсер «Адмирал Корнилов». После вступления его в 1888 г. в состав флота строительство бронепалубных крейсеров на несколько лет прерывается.

В начале 90-х годов к числу вероятных противников России, кроме Великобритании, прибавились еще два государства, стремившихся занять место среди сильных морских держав. Это были ближайшие соседи России: по Балтийскому театру — Германия и по Дальневосточному — Япония. Быстрый рост флотов этих государств вынудил Морское министерство неоднократно корректировать судостроительные программы, разработанные в 1881 г. (с изменениями в 1885 и 1890 гг.) и в 1895 г. Программа 1895 г., в которой большой удельный вес имели броненосные корабли, способные противостоять растущему броненосному флоту.Германии, в 1898 г. была дополнена большим списком кораблей для Дальнего Востока .

В соответствии с этими программами были построены также броненосные крейсера «Рюрик» , «Россия» и «Громобой». Они были хорошо вооружены, обладали очень большой дальностью плавания.

Видя в растущем русском океанском флоте прямую угрозу своему первенству на море, «владычица морей» делала все возможное, чтобы сохранить свои позиции. Увлеченные соревнованием англичане построили более крупные бронепалубные крейсера «Пауэфул» и «Тэррибл». Однако впоследствии, после более детального ознакомления с русскими крейсерами, английская специальная печать писала: «Если бы мы раньше имели случай рассмотреть «Рюрик», то «Пауэфул» и «Тэррибл» никогда бы не были построены. Борта «Рюрика» ощетинились пушками, и до тех пор, пока вы не поднимитесь на верхнюю палубу, он кажется страшным. Но достаточно одного снаряда, разорвавшегося на открытой батарее «Рюрика», чтобы полдюжины орудий оказались выведенными из строя». Примерно так же, но более благосклонно оценивался и крейсер «Россия». «...Общие черты «России» те же, что и у «Рюрика». На ней такая же великолепная незагроможденная верхняя палуба, ... такое же отсутствие броневой защиты артиллерийского вооружения и такое же его расположение... часть 152-мм орудий расположена в батарейной палубе, орудия отделены одно от другого 1,5-дюймовыми экранами, которые простираются на половину протяжения от борта до диаметральной плоскости. Это должно ослабить эффект от снаряда, разорвавшегося в батарее, и представляет важное улучшение по сравнению с «Рюриком» .

Эти крейсера были последними крупными, но сравнительно слабо для их размеров защищенными кораблями с неудачно расположенным артиллерийским вооружением. А пренебрежение броневой защитой артиллерийских установок, характерное для крейсеров русского флота постройки этого периода, вскоре сыграло свою отрицательную роль в русско-японской войне.

Постройка в Англии в 90-х годах для Японии крейсеров типа «Асама» («Токива», «Идзумо», «Иватэ») привлекла внимание военно-морских специалистов всех морских держав. Английские судостроители, учтя стратегические требования японских заказчиков к кораблям своего флота (ограниченный район боевых действий, небольшая удаленность от своих военно-морских баз) и взяв за аналог построенный ими для Чили броненосный крейсер «Генерал О"Хиггенс», значительно улучшили его боевые качества. Одновременно с постройкой броненосных крейсеров в Англии развернулось строительство бронепалубных крейсеров типа «Тэлбот» и «Астрея», обладавших большими скоростями и сильным артиллерийским вооружением» .

По оперативным соображениям, а также с учетом опыта строительства крейсеров за рубежом, русское Морское министерство приняло решение о создании сравнительно небольших быстроходных бронепалубных крейсеров. Для этого по указанию управляющего Морским министерством адмирала Н. М. Чихачева Морской технический комитет (МТК) циркуляром № 2 от 2 марта 1894 г. объявил конкурс на лучший проект стального океанского крейсера. К конкурсу допускались все лица Морского ведомства. Участники его должны были в двухмесячный срок разработать и представить в МТК эскизный проект и пояснительную записку с обоснованием всех главных элементов проектируемого корабля. После рассмотрения в МТК материалов эскизных проектов лучшие из них допускались к подробному проектированию. В качестве поощрения участников конкурса были назначены три премии: первая в размере 2500 руб., вторая — 1800 руб. и третья — 1000 руб.

В октябре того же 1894 г. МТК подвел итог первого тура конкурса по представленным девяти проектам под девизами: «Сокол», «Богатырь Святогор», «Алабама», «Князь Владимир», «Волна», «Труд», «Непотопляемый», «Порт Дуэ» и «Неуязвимый». На заседании МТК 10 октября было принято решение: четыре проекта под девизами «Волна», «Сокол», «Князь Владимир» и «Непотопляемый» из-за невыполнения требований задания отклонить, а остальные пять — «Богатырь Святогор», «Порт Дуэ», «Алабама», «Неуязвимый» и «Труд» допустить к подробному проектированию с учетом сделанных МТК замечаний и предложений по каждому проекту.

Таблица 1
Краткие тактико-технические данные проектов крейсеров, занявших призовые места в конкурсе 1894—1895 гг.

Тактико-технические данные	Девиз проекта
Тактико-технические данные	«Порт Дуэ»	«Неуязвимый»
Водоизмещение, т

Ширина, м
Осадка, м
Количество машин
Общая мощность машин, л. с.
Скорость, уз
Дальность плавания 10-узловой скоростью, мили
Запас угля т
Артиллерийское вооружение:
количество орудий — калибр орудий, мм	3—203; 9—120; 9—47; 11—37	2—203; 8—120; 10—47; 12—37	2—203; 8—120; 10—47; 10—37
Минные аппараты:
надводные
подводные
Броневая защита, мм:
1) палуба:
в средней части		76,2; 50,8; 38,1
на скосах
в оконечностях
	203,0; 127,0; 102,0; 76,2
3) боевая рубка
Экипаж, чел

В июне 1895 г. были подведены окончательные итоги конкурса и вскрыты пакеты с именами победителей (по условиям конкурса имена участников до сего времени хранились в запечатанных конвертах, на которых был обозначен только девиз). В результате голосования победителями оказались: младшие помощники судостроителя И. Г. Бубнов и Л. Л. Коромальди (проект под девизом «Порт Дуэ») — первая премия; старший помощник судостроителя Г. Ф. Шлезингер («Неуязвимый») — вторая премия; старший помощник судостроителя П. Ф. Вешкурцев («Труд») — третья премия.

Но ни один из представленных проектов не мог без некоторых изменений «подлежать немедленной постройке» .